"Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, — ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! Не будь тебя — как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома? Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!" (И.С Тургенев)
"Я боюсь не встретить за пределом Тех, кто здесь потерян навсегда". (с)
Мои отношения с английским складывались сложно. В школе я относилась к нему с опаской. На то были причины. Порядок слов в предложении менять нельзя. Если нужно было пересказать текст, то заучивала предложения наизусть, чтобы не переставить слова ненароком. Выучить правила чтения - задача непостижимая. Сначала запоминаем, что гласные читаются по разному в зависимости от того, какой тип слога. Затем запоминаем, как читаются разные сочетания гласных. Затем запоминаем, как читаются разные сочетания согласных. Затем запоминаем, как читаются в разных случаях некоторые согласные. Затем запоминаем, что некоторые согласные, вообще, не читаются. Иногда. Затем запоминаем исключения из правил чтения. Потом машем на всё рукой и принимаем решение отдельно учить чтение каждого нового слова. Наверно, это проще, чем запомнить все правила чтения и все исключения. Чтобы не слишком при этом напрягаться, максимально ограничиваем словарный запас. Вот так как-то. И вопросов при изучении английского языка в школе у меня было всего 2: 1) зачем это мне? и 2) доколе? А потом я пришла в институт. Там у нас был потрясающий преподаватель английского языка - Андрей Владимирович Виноградский. Внешне и манерами он чем-то неуловимо напоминал Эркюля Пуаро. Группа у нас была обычная. Продвинутая группа английского языка для особо одаренных у нас в институте тоже была. Но куда уж мне уж... И в нашей самой обычной группе, в которой должны были изучать профессиональные термины полиграфического производства и рассказывать о машинах и технологических процессах на английском языке, мы рассказывали анекдоты на английском языке, читали наизусть стихи на русском и английском. И у нас было круче, чем в продвинутой группе, где просто смотрели фильмы на английском и потом их обсуждали. Здесь я поняла, что английского не нужно бояться. И о том, как устроена печатная машина или как происходит брошюровочно-переплетный процесс можно рассказать по-английски, не заучивая предложения из учебника наизусть, а просто запомнив новые слова и ставя их в правильном порядке. А еще можно читать наизусть стихи Шекспира в оригинале. И понимать, о чем это он. Я закончила институт, а на работе в скором времени пришла к выводу, что ошиблась с выбором профессии. Моей мечтой стала профессия гида-экскурсовода, рассказывающего на чистом английском языке иностранным туристам о красотах нашей Родины. И я пошла к своей мечте, начав с курсов английского языка. Это было прекрасное время и прекрасное место. 2 - 3 раза в неделю после работы я садилась на троллейбус № 1 и ехала на нем через всю Москву от метро Белорусская к метро Тульская. 1993-1995 годы. 2,5 года учебы. Начали с учебника Бонк, а закончили чтением Библии на английском языке. Потому что Библия - это же множество английских слов. А еще был неофициальный гимн нашей группы "Отель Калифорния", который пели всей группой под гитару, когда кто-то приносил гитару. До сих пор ёкает внутри, когда слышу эту песню. Именно тогда я влюбилась. Нет, не то слово. Влюблялась я часто. Полюбила. Такое со мной было лишь однажды. И учила английский уже не только с целью поменять профессию. Я думала о Нем, о стране, где Он работал, - англоязычной (точнее, двуязычной, в том числе англо) стране. И английские слова как будто приближали меня к нему. Английский, и в самом деле, приблизил меня к нему. Но не словами, нет. Троллейбусным маршрутом. В декабре 1995 года я спешила туда, где мог быть он. И в спешке обнаружила, что добежала до мест, которые мне хорошо знакомы, благодаря моим еженедельным поездкам на троллейбусе. Поняв, что убежала слишком далеко, я пошла обратно. 2 человека вышли из разных мест в разное время и столкнулись в безлюдном переулке в центре Москвы. Один из этих людей - Он, другой - я. Раньше я думала, что такое бывает только в сказках. Да, это просто случайность. К которой я шла много лет с моими сложными отношениями с английским и еженедельным троллейбусным маршрутом. Мы встретились, да. Благодаря этой встрече и его нескольким словам, сказанным о моей профессии, я полюбила мою работу и передумала ее менять. А любовь к английскому осталась. И ожидание чуда. Сегодня (вернее, уже вчера) я снова вернулась к моей любви. Не к Нему, нет. Сегодня я начала изучать бизнес-курс английского языка. Мне предстоит пройти 28 уроков онлайн в небольшой группе с профессиональным преподавателем. Я уже не жду чуда. Я просто знаю, что чудеса бывают. А английский... А что английский? Роман продолжается.
Что за дом притих, Погружен во мрак, На семи лихих Продувных ветрах, Всеми окнами Обратясь в овраг, А воротами — На проезжий тракт?
Ох, устал я, устал, — а лошадок распряг. Эй, живой кто-нибудь, выходи, помоги! Никого, — только тень промелькнула в сенях Да стервятник спустился и сузил круги.
В дом заходишь, как Все равно в кабак, А народишко: Каждый третий — враг. Своротят скулу, Гость непрошеный! Образа в углу И те перекошены.
И затеялся смутный, чудной разговор, Кто-то песню стонал и гитару терзал, А припадошный малый — придурок и вор — Мне тайком из-под скатерти нож показал.
«Кто ответит мне, что за дом такой? Почему во тьме, как барак чумной? Свет лампад погас, воздух вылился, Али жить у вас разучилися?»
Двери настежь у вас, а душа взаперти, Кто хозяином здесь? Напоил бы вином… А в ответ мне «Видать, был ты долго в пути И людей позабыл, мы всегда так живем.
Траву кушаем — Век на щавеле, Скисли душами, Опрыщавели. И еще вином Много тешились — Разоряли дом, Дрались, вешались»
«Я коней заморил, от волков ускакал, Укажите мне край, где светло от лампад Укажите мне место, какое искал Где поют, а не стонут, где пол не покат».
«О таких домах Не слыхали мы, Долго жить впотьмах Привыкали мы. Испокону мы — В зле да шепоте, Под иконами В черной копоти».
И из смрада, где косо висят образа Я башку очертя гнал, забросивши кнут Куда кони несли да глядели глаза, И где люди живут, и — как люди живут.
…Сколько кануло, сколько схлынуло. Жизнь кидала меня — не докинула. Может, спел про вас неумело я, Очи черные — скатерть белая?!
"Я по асфальту шагаю С тем, кого сберечь не смогу". (Д.С. Арбенина)
16 декабря 1995 года был самый счастливый день моей жизни. Тогда тоже была суббота. Снег. И минус 25 градусов. Самый счастливый день - это день, когда сбывается самая главная мечта всей жизни. Мечта, к которой идешь, гоня прочь мысли о том, что такая мечта не может сбыться. И в этот день ты еще не знаешь, что это и есть самый счастливый день в твоей жизни. И что более счастливого дня уже не будет.
В этот день ровно 28 лет назад, 14 декабря 1995 года, я узнала, как вырастают крылья. Тогда тоже был четверг. Пасмурное морозное утро. И крылья за спиной...
Ровно 28 лет назад, 28 апреля 1995 года, в пятницу я возвращалась домой после работы и вечерних курсов английского языка. Был одиннадцатый час вечера. Недавно закончился дождь и воздух был наполнен свежестью, какая бывает после дождя только весной. Прохожих на улицах было мало, да и машин тоже. Должно быть, большинство уже успели уехать из города на природу накануне длительных майских праздников. На город опускались сумерки. Я шла от автобусной остановки к своему дому и слышала, как стучат каблуки моих туфель. И под их стук в голове появлялись слова. А у подъезда расцвели вишни. И казалось, что их ароматом наполнен вечерний воздух. Приближаюсь к цветку, вдыхаю... Нет, цветы вишни не пахнут. Это просто запах мокрой от дождя молодой листвы. И строчку "Дождь усилил аромат распускающейся вишни" приходится заменить. Я поднимаюсь в свою квартиру, захожу к себе в комнату, распахиваю окно... Завтра утром я уеду за город, где меня ждут огород, лопата и майские праздники. Но это завтра. А сегодня вечером слова продолжают складываться в строчки. Сегодня? Нет. Уже 28 лет назад.
Нет тебя, ты далеко. Спит наш город под луною. Он наполнен тишиною. Ночью дышится легко.
Дождь усилил аромат Распускающихся листьев. Голосов почти не слышно, В тишине шаги звучат.
Я приду к себе домой, В комнате окно открою, К Богу обращусь с мольбою, Чтоб нарушил мой покой.
Может, в мимолётном сне Мне удастся оказаться В городе твоём канадском, Где меня с тобою нет?
Просыпаться нелегко. Закричу - ты не услышишь. Полно плакать. Тише, тише... Нет тебя. Ты далеко.
С Днём рождения, моя добрая сказочная фея! Спасибо за то, что нашла меня. Спасибо за наше знакомство. Спасибо, что ты рядом даже тогда, когда далеко. Пусть твой Ангел хранитель оберегает тебя. Пусть в твоей жизни не будет черных полос, а только белые и яркие. Пусть рядом с тобой будут те, кто тебе нужен. Пусть будут счастливы те, кто тебе дорог. Пусть как можно чаще приходят вдохновение и удача. И пусть сбывается самое главное. Всегда.
Сегодня я хотела написать цитату совсем из другой песни и не здесь. Вот эту:
"Расскажите, птицы, времечко пришло, Что планета наша – хрупкое стекло. Чистые берёзы, реки и поля, Сверху всё это нежнее хрусталя. Неужели мы услышим со всех сторон Хрустальный звон, прощальный звон?" (И. Николаев)
Но зайдя туда, увидела цитату из другой песни. И передумала. Привожу здесь эту, другую, песню целиком.
Повстречалась я с бравым военным, На скалистом морском берегу, Ой, девчонки, режим с гигиеной Нарушали мы на каждом шагу!
Страсть повергла в пучину, Об одном только помню, Ой, такой был мужчина, Ну, настоящий полковник.
Ах, какой был мужчина, Ах, какой был мужчина, Ах, какой был мужчина, Настоящий полковник.
Приглашал он меня в ресторан, Коньяком, правда, за мой счет угощал. Обещал Монте-Карло и Варну! Ой, и жениться, представляешь, обещал!
Так вот под этой личиной, Скрывался, блин, уголовник! Ну, в жизни не скажешь, какой был мужчина! Ну, настоящий полковник!
Ах, какой был мужчина, Ах, какой был мужчина, Ах, какой был мужчина, Настоящий полковник.
Как закончилось это лето, Помнит лишь опустевший вокзал. И прибой, как дворняга котлету, Все следы нашей страсти слизал.
Вот опять я за стойкой буфета, Для поправки бюджета служу. Кать, глянь, посетителей там нету, Ой, пойду я в окно погляжу.
Гложет сердце кручина, Давит грудь подоконник. Ой, где ж ты бродишь, мужчина, Настоящий полковник.
Ах, какой был мужчина, Ах, какой был мужчина, Ах, какой был мужчина, Настоящий полковник.
(Ю. Исаков?)
И я согласна с одним из комментаторов: "Это гениально!"
А вот и неправда! Читаем сейчас с дочкой цикл Кира Булычёва про Алису Селезнёву. Так получилось, что читать этот цикл начали в январе 2022 года. Маша сама выбрала в библиотеке книгу про Алису и теперь выбирает книги про неё снова и снова. Так вот, Алиса предупреждала. Много раз. "Лиловый шар", "Привидений не бывает", "Ржавый фельдмаршал". Читайте детскую фантастику. Мы продолжаем читать.
Я зажег в церквях все свечи, Но одну, одну оставил, Чтобы друг в осенний вечер Да по мне ее поставил, Чтобы дальняя дорога Мне короче показалась, Чтоб душа, вздремнув немного, Вновь в Россию собиралась.
Где порвав к чертям все тело Сберегла ее живою. Днем дралась,ночами пела, Не давала ей покоя. Грела льдом,кормила небом, Жизнь с овчину отрыдалась. Целовала спелым снегом И огнем ласкать пыталась. Отняла любовь земную, Подарив тоску и веру, Разбавляя удалую жизнь Веселием без меры. Ни кола, двора ни денег – Только горечь да тревогу, Да закат, где всё до фени, Где ни двери, ни порога.
Я зажег в церквях все свечи, Но одну, одну оставил, Чтобы друг в осенний вечер Да по мне ее поставил, Чтобы дальняя дорога Мне короче показалась, Чтоб душа, вздремнув немного, Снова к дому собиралась…
Отпустил попам грехи я, Чтоб они мне отмолили Всё что мне друзья налили – Всё тебе, моя Россия.
…А между тем благая весть — всегда в разгар триумфа ада, и это только так и есть, и только так всегда и надо! Когда, казалось, нам велят — а может, сами захотели, — спускаться глубже, глубже в ад по лестнице Страстной недели: все силы тьмы сошлись на смотр, стесняться некого — а че там; бежал Фома, отрекся Петр, Иуда занят пересчетом, — но в мир бесцельного труда и опротивевшего блуда вступает чудо лишь тогда, когда уже никак без чуда, когда надежда ни одна не намекает нам, что живы, и перспектива есть одна — отказ от всякой перспективы.
На всех углах твердят вопрос, осклабясь радостно, как звери: «Уроды, где же ваш Христос?» А наш Христос пока в пещере, в ночной тиши. От чуждых глаз его скрывает плащаница. Он там, пока любой из нас не дрогнет и не усомнится (не усомнится только тот глядящий пристально и строго неколебимый идиот, что вообще не верит в Бога).
Земля безвидна и пуста. Ни милосердия, ни смысла. На ней не может быть Христа, его и не было, приснился. Сыскав сомнительный приют, не ожидая утешенья, сидят апостолы, и пьют, и выясняют отношенья:
— Погибло все. Одни мечты. Тут сеять — только тратить зерна.
— Предатель ты.
— Подослан ты.
— Он был неправ.
— Неправ?!
— Бесспорно. Он был неправ, а правы те. Не то, понятно и дитяти, он вряд ли был бы на кресте, что он и сам предвидел, кстати. Нас, дураков, попутал бес…
Но тут приходит Магдалина и говорит: «Воскрес! Воскрес! Он говорил, я говорила!» И этот звонкий женский крик среди бессилия и злобы раздастся в тот последний миг, когда еще чуть-чуть — и все бы.
Глядишь кругом — земля черна. Еще потерпим — и привыкнем. И в воскресение зерна никто не верит, как Уитмен. Нас окружает только месть, и празднословье, и опаска, а если вдруг надежда есть — то это все еще не Пасха. Провал не так еще глубок. Мы скатимся к осипшим песням о том, что не воскреснет Бог, а мы подавно не воскреснем. Он нас презрел, забыл, отверг, лишил и гнева, и заботы; сперва прошел страстной четверг, потом безвременье субботы, — и лишь тогда ударит свет, его увижу в этот день я: не раньше, нет, не позже, нет, — в час отреченья и паденья.
Когда не десять и не сто, а миллион поверит бреду; когда уже ничто, ничто не намекает на победу, — ударит свет и все сожжет, и смерть отступится, оскалясь. Вот Пасха. Вот ее сюжет. Христос воскрес.
Я когда-то умру — мы когда-то всегда умираем. Как бы так угадать, чтоб не сам — чтобы в спину ножом: Убиенных щадят, отпевают и балуют раем… Не скажу про живых, а покойников мы бережём.
В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок — И ударит душа на ворованных клячах в галоп! В дивных райских садах наберу бледно-розовых яблок… Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
Прискакали. Гляжу — пред очами не райское что-то: Неродящий пустырь и сплошное ничто — беспредел. И среди ничего возвышались литые ворота, И огромный этап у ворот на ворота глядел.
Как ржанёт коренной! Я смирил его ласковым словом, Да репьи из мочал еле выдрал, и гриву заплёл. Седовласый старик что-то долго возился с засовом — И кряхтел и ворчал, и не смог отворить — и ушёл.
И огромный этап не издал ни единого стона, Лишь на корточки вдруг с онемевших колен пересел. Здесь малина, братва, — оглушило малиновым звоном! Всё вернулось на круг, и распятый над кругом висел.
И апостол-старик — он над стражей кричал-комиссарил — Он позвал кой-кого, и затеяли вновь отворять… Кто-то палкой с винтом, поднатужась, об рельсу ударил — И как ринулись все в распрекрасную ту благодать!
Я узнал старика по слезам на щеках его дряблых: Это Пётр-старик — он апостол, а я остолоп. Вот и кущи-сады, в коих прорва мороженых яблок… Но сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
Всем нам блага подай, да и много ли требовал я благ?! Мне — чтоб были друзья, да жена — чтобы пала на гроб, Ну, а я уж для них наворую бессемечных яблок… Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
В онемевших руках свечи плавились, как в канделябрах, А тем временем я снова поднял лошадок в галоп. Я набрал, я натряс этих самых бессемечных яблок — И за это меня застрелили без промаха в лоб.
И погнал я коней прочь от мест этих гиблых и зяблых, Кони — головы вверх, но и я закусил удила. Вдоль обрыва с кнутом по-над пропастью пазуху яблок Я тебе привезу — ты меня и из рая ждала!